В поездке

Раннее утро. Мы едем в Саратов. Шоссе совсем тихое и пустое. Машины мелькают редкой очередью мимо. Наша серая «ласточка» серебристой стрелой мчится в бутылочно-белом воздухе еще не начавшегося знойного дня.

За рулем сегодня Чайка, так ее называют в храме. И правда, она летящая. Худощавая, тонкокостная, про плотское – это не с ней, а житейское – не про нее. Умеющая хорошо держать дистанцию и трепетно чувствовать границы чужого пространства.

Пейзаж удивительный. Поля с черно-желтым подсолнухом крылом взлетают за горизонт и резким всплеском выливаются за него. Они текучие, и в то же время состоят из многих тысяч одиноких голов, которые смотрят одним лицом в одну точку света. Вспоминается «Илиотропион» свт. Иоанна Тобольского, двоюродного прадеда свт. Иоанна Шанхайского.

Полевые цветы

Мы все похожи на того, на кого так долго смотрим. Подсолнухи на солнце, а люди на Создателя. Как получается так, что в одном роду люди рождаются святыми, чудотворцами? А в другом не знают, какое найти себе применение?

В поездке

Мы просто не способны смотреть в одну сторону, иногда смотрим на солнце, иногда в обратную сторону. И становимся тем, на чем наша душа сегодня остановила свое внимание.

Удивительное дело. В чем была проблема писателя-Гоголя? В том, что было его достижением?

Какие круги ада проходил классик, малоросс из Полтавы, получая вдохновение порой от чужих, а порой от светлых сил? Если это правда. И почему этот маятник Фуко довел его до раздвоения психики и душевных проблем? Если все это так и было.

Была ли проблема в повышенной толерантности личности с психическим надломом, когда человек не способен отделить доброе от злого? Как ребенок, который все воспринимает как равнозначное и всему отдается с одинаковой душевной силой и приязнью?

Но осознание своего греха и новое овладение им, как горечь пробуждения от сладкого ядовитого сна, сменяют друг друга.

И это и есть законы творчества, и движение его начала и завершение его конца? Как солнце и луна, сменяя друг друга, меняют картину климата и движение соков в обитателях земли. Как венец сцепления начинает движение автомобиля, соскакивая и снова налетая своими зубцами на аналогичный рисунок шестерни. Так душа движется от падения к восстанию, в каждом своем взмахе уже обретая амплитуду к следующему очередному скачку. Только наше желание остается прежним, каждое утро с рачительностью находить ту точку фокуса, к которой весь день будет с жаждой тянуться наше лицо, в ряду других миллионов подсолнухов вбирая тепло и радость солнечного света и любви.

— Ты пьешь таблетки?

— Да, от давления.

— И как тебе поездка?

— Да ничего, я люблю эти поездки в Саратов. Это как новое путешествие. Потерплю, привыкла.

— А что это у тебя?

— Какие-то польские таблетки. Не всегда помогают, но привыкла к ним.

— Ну что ж, помоги тебе Господи сегодня.

— Спасибо, справимся.

Поляки, как патриоты, достойны уважения за свой широко-национальный героизм. Это нация женщин, подвергшихся насилию со стороны всех исторических европейских бродяг, как находящаяся на перекрестке дорог Европы и ее истории. Злость бастардов и гордость постоянно лишаемых чести ляхов, тесно стиснутых по бокам мощью соседских стран и интересов.

Отсюда единичные дерзкие шакальи вылазки на чужие, терпящие бедствия территории. Отсюда маркер «гиены Европы» и испорченная ересью папизма некогда славянская ментальность.

Пламенная до истовости русофобия и при этом звонкий лай и отработанная вековой историей резвость гончей. Польша ценой этой злости маленькой кусачей собачонки смогла сохранить свою физиогномию, язык и даже нечто

эфемерное, как ДНК. То же самое с чехами, но их ДНК оказалось основательно подмоченной репутацией, где природное славянство слегка утяжелила брутальная неметчина.

Злость требует энергии и собранности, чего как раз нет у русских, которые словно река, рассеявшая свои массивные воды по каменистым порогам и гигантским площадям лесостепи, снова, не спеша и без огненной искры, собирает свои потоки в одно море многих наций. И в этой допотопной пассивности и неспешности чудным образом сохраняет физиономию своего генома и первоначальный рисунок ДНК.

В ее изначальной уступчивости, словно все разомкнуто, все на авось, все на теорию вероятности. Везде размыто, недоделано, недосказано, еще недодумано и уже, не оформившись, стало тем, что будет всегда. И если бы не Православие, впитанное в этот полу-ущербный пассивный менталитет и ставшее ему как связующее масло для творога, скрепами, можно было бы подумать, что его, как национального характера, никогда не будет, и нет до сих пор. Но именно эти мягкая гибкость и текучая ласковость стали наиболее подходящим элементом для восточного вероисповедания. Они слились в общей согласованности, как два течения одной бурной горной реки, чтобы нестись с горных вершин, получая от них невероятную мощь и достигая глубокие долины, и омывая, и орошая их.

Царство Небесное – это сугубо русская национальная идея. Поэтому она нам так тяжело и кроваво дается. Так страстно и нетерпеливо возводимое, и во сне, и наяву, и на земле, и под водой, как у Садко, и никогда на самом деле неуловимое.

Мечта о Царствии Небесном – самая великая мечта, под влиянием которой текучесть национального характера становится крепкой как булат, и гибкой как ковыль, который смиренно стелется во всех разновидностях лесостепи.

Для чего создан и существует человек, как не для Абсолюта? Это значит то, что жизнь протекает в сейчас, в сегодня, и в вечном. То есть, Абсолют – это и есть жизнь. У англосаксов для неба существует два совершенно разных слова, небо и небеса. Невозможно ничего поделить «на здесь» и «там». Жизнь перестает быть собой, она просто перестает быть. Становится смертью. Но и это опять говорится про вечность. Значит, живя под sky и не имея над собой heaven, мы живем, находясь по ту сторону жизни и смерти. То есть, Абсолюта. Эта роковая нездешность имеет звук надтреснутой жизни, звук вечных похорон для вечности. Но если мы не родились для

вечности, значит, никогда не сможем и умереть для нее. Или «в нее». Вопрос исчерпан, потому что он больше вообще «ни о чем».

Англосаксонская русофобия, или, ну скажем, Уимблдон, или Вестминстерское аббатство, все, что пытается быть предметом британской самоидентификации — это лишь робкая попытка постучаться в некое окошко надежды. Эти явления, вещи, служат англосаксам попыткой выйти за краешек своего ничто, то есть, вне-абсолютности. Но это не тот конек-горбунок, который домчал бы бриттов до кромки их heaven. Они поставили не на того коня. А свет утренней звезды не служит абажуром для столовой, в которой старательно сплетают гибкие ветви ненависти и мести. Жаль, что нам, русским, при всем нашем расположении к ним, не получится взаимно насытить их ненавистью к себе. Нам легче понять и оправдать их, но не сподручно сцепиться с ними в прутьях их мизогинизма. Нам легче простить их и не заметить. Поскольку пути наших небес пролегают в противоположных краях земли. Как белесый след самолета, они медленно вскарабкиваются вверх и исчезают за кромкой подсолнечного поля.

Католичество – вот причина всех катастроф Запада. А катастрофа католичества в англосаксонской жадности и меркантильности, низости души и убожестве стремлений. Проблемы папизма множатся и множатся в глубокой болезни менталитета и национальной души. Как библейская змея, одно жалит другое и, будучи одним целым и плодом друг друга, травит и поедает собственный помет.

Нарушение основ Православия, заповеданных святыми отцами христианской Церкви в Средние века, обернулось Божиим проклятием и отнятием благодати. Болезнь вопиет к небесам стенанием истинных мучеников. Только за последние десятилетия современного времени в одной только Франции было насчитано 300 тыс. детей, подвергшихся насилию со стороны католических патеров-педофилов.

За это надо сказать спасибо одному из римских пап, который принял безбрачие священства. В то время как первоначально было установлено брачное священство, что и сохраняется в Православной Церкви до сих пор. Но ведь не в этом причина. А в том, что невозможно сочетать волка и трепетную лань. Убожество души и стремлений рождает конкретное беззастенчивое скотство. Иначе не насиловали бы патеры детей, если бы над ними было heaven и Царствие Небесное. Но сейчас не стоит упоминать об этом на одной странице, в одном абзаце. Это все вещи глубоко противоположного, несравненно далекого характера.

— Что-то со мной сегодня не так. Все приезжие водители показывают мне палец.

— Какой палец?

— Ну, пока указательный.

— А-а, какие у тебя выводы?

— Думаю, что это укоризна. Бог ждет от меня покаяния.

— ?

— Я очень невнимательна сегодня, туплю в левом ряду. И мое вождение не соответствует ПДД.

— Может, выпьем кофе, чаю?

— Да нет, все хорошо. Это моя невнимательность виновата. Мне надо покаяться и собраться.

— А причем здесь приезжие?

— А это двойная задача, когда Бог так делает, значит, скорее всего мне надо усилить свое покаяние и смирить свое возношение. Поскольку меня задевают эти кавказцы, значит, задача моя усиливается и требовательность ко мне возрастает.

— Фу, а не лучше ли их пос.., с добрым чувством не заметить?

— Не-ет, зачем? А как же мое спасение? Я же должна вести духовную работу над собой.

— Отлично. Начинаем!

— Да!

Мусульманство – это горячая любовь Бога к детям степей. Каждый ищет и находит свое счастье. Пусть даже если это будет отсеченная голова гяура. Или Великий Туран в составе чужих стран, где живут миллионы чужих и по чужому счастливых по отношению к Турану людей. Но мечта его в том, чтобы сделать это чужое счастье своим, никогда не преходящим экстазом, совокупив это чужое, совсем ничем не враждебное Турану, счастье в свое и отселе никому не принадлежащее из чужих. Как и сделали некогда турки-сельджуки, уничтожив Византийскую цивилизацию, не выстроенную ими. Но видя в этом свое, безусловное счастье.

Дети пустыни, как локоть руки, не способный двигаться и сгибаться вспять, двигались в своем естественном направлении, уничтожая Христианскую империю, чтобы со временем оформиться на унавоженном ее смертью пространстве в нечто более человечное. Вот мы и видим сейчас на этом пятачке земли Турецкое государство, этого выкормыша на молоке и крови погибшей Византии. Любовь Божия, проникая всюду, явилась для Византии спасительным уроком, а для Турции приготовила культурный навоз для трансформации ее младенческого бескультурья и зверовидности.

В чем причина такой удачи для турков, не только же в рачительной любви Создателя к дикарям пустынной равнины? Старец Паисий Афонский первой из них называет послушание, говоря, что грек сам по себе и умен, и резв, и… никому не хочет подчиняться. Турок же, будучи недалеким умом, склонен безоговорочно подчиняться старшим. А это и есть один из фундаментальных законов Божьего мироустройства. Стало быть, турки ответили на Божию любовь большей благодарностью, чем высоколобые эллины.

Вот и сейчас история повторяется, как тиражируемая изо дня в день ложь новостей. И вот уже новый навоз сбивается из Европы для мигрантов, на котором когда-нибудь, лет через 300, восстанет новая Священная империя с зелеными флагами последователей Аллаха. Их свежая, по-весеннему яркая зелень даст новую жизнь обезбоженным камням Старого Света. Ну что ж, свято место – пусто не бывает. Всевышний придет туда, где отказали в последнем пристанище младенцу Христу и даст Ему новый приют

Мысли, как кастеньеты, отщелкивают лихорадочно новости с гаджета. Щелкают звуки человеческих трагедий и побед. Вырисовывается богатая палитра всемирного падения человека и человечности. Бьются кость в кость, стык в стык.

Господи, неужели это конец? Останови осатанение и одичание твоих детей! Нет и не будет им выхода никуда? Но ведь сказало Евангелие Твоими словами: «Всех положил в преслушание. Всех и помилую!»

Господи, виноваты во всем! Во всем недостойны любви! Но как Тебе помиловать нас? Помоги нам, чтобы Ты мог помиловать нас! Спаси нас так, как невозможно никому, кроме Тебя!

Медленно поворачивает со встречки бензовоз и никак не покинет трассу. Ползет как стена прямо в лоб. Что это? Почему холод и бессилие сковали спину и мышцы рук? Взгляд ли обрел неожиданный фокус, сознанию ли открылось новая мысль? Словно траектория взгляда вдруг нашла свою

конечную точку и встретилась с тем, к чему так долго стремилась. Голова подсолнуха с горячим солнцем, а душа с любовью и теплом неба и земли. С Создателем жизни и души.

Рявкнул горячий и сильный зверь, отворачивая в сторону, и оставляя после себя во всем организме столбняк слабости. Разминулись…с судьбой. Начетчики дорожной жатвы, дорожных смертей, сказали бы просто: «Не разъехались». В тот день мы ехали в Саратов, уставшие так, как никогда не отдыхавшие. Пока очередной знойный день набирал свою силу.

Посмотрели: (63)

1 комментарий

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *